Любой дом имеет свои истории. И этот, что расположился у озера - не исключение. Аккурат спустя 25 лет после войны был он сдан в эксплуатацию. В крайнем подъезде, где много однокомнатных квартир, жили пенсионерки. Так получилось, что все они потеряли мужей на войне. Некоторые были одиноки, другие имели детей, проживающих отдельно.
Баба Хана, как и ее соседки, вдова, была известна всей округе. Если она шла в молочную лавку или за овощами на близлежащий рынок, возвращалась непременно с кем-то. С этим кем-то еще подолгу щебетала у подъездных дверей. Прощаясь, рукой показывала на окна своей квартиры, что на третьем этаже, и говорила: "Если будет желание, заходите, всегда рада гостям!"
Талант бабы Ханы заключался не только в умении легко заводить
друзей и поддержать их добрым словом, она еще прекрасно готовила. Обычно в пятницу утром по всему дому разносился аромат корицы, ванили, мускатного ореха. То Хана пекла свои знаменитые пироги.
А в субботу с блюдом выходила во двор к сидящим на скамейке поджидающим ее бабулькам. Со словами: " За сыночка, Монечку, ешьте на здоровье!" И утирала слезы. Пироги нарезала ромбиками. Тесто было постным. А начинка - то рис, то яйца с зеленым луком, то тыква, то вишня, то творог. Щедрость Ханы удивляла, восхищала, но и некоторых злила. Всем не угодишь!
Но ни первые, ни вторые постичь сие кулинарное искусство не могли, а уж быть такой великодушной, как Хана, и подавно.
Старушка ни о себе, ни о своих близких не рассказывала. В войну осталась одна с тремя детьми. Четвертый, самый маленький, умер трехлетним. Дети выросли, завели семьи. Но никогда, в отличие от многих, не нахваливала внуков. Двое старших учились в самых лучших вузах страны. И, приезжая на каникулы в родной Кишинев, навещали бабушку.
Она только и могла сказать: "Я их всех вынянчила." А то, что английский для них, как родной, или кто там из них на скрипке-гитаре-пианино играет, кто призером на соревнованиях - то кому это интересно знать и поэтому никогда на эту тему ни слова.
Прошло уже года два, как заселились первые жильцы, и в квартиру напротив Ханиной въехала семья - муж с женой. Он пожилой, Ханиного возраста, а супруга - лет на 15 моложе. Сосед часто присаживался на скамейку, упирался взглядом в землю и надолго в такой позе застывал. Обычно не вел никаких разговоров с соседями.
Мог только пару слов вымолвить: "Обещали завтра дождь" или "Идет похолодание", или "В этом году лето жаркое".
В ответ все молчали - смущались. Звали его Володей. Был небольшого росточка, скрюченный. Носил затертую военную форму без знаков отличия. Не в пример жене - стройной цветущей женщине, модно одетой, щеголяющей на высоких каблуках.
Трудилась она в кинотеатре - билеты продавала. Никогда не здоровалась. Проходила с каменным выражением лица мимо благодушных старушек, восседавших в палисаднике. Другие жильцы с уважением относились к старшему поколению - издалека приветствовали, спрашивали о житье-бытье.
Никто не знает, кого что ожидает, не то что в далеком будущем, если доживет, а в ближайшем завтра....
Однажды к дому подъехала "Скорая помощь" и на глазах у всех увезла на носилках Володину жену. Через недели три вернулась она домой - тоже на "Скорой" и тоже в лежачем положении. С тех пор, как заболела жена, он уже не присаживался на скамейке.
Правда, никто из жильцов не решался спросить о ее здоровье. Раз в неделю заходил к ним участковый врач. Жена Володи, видимо, с постели не вставала и не выходила - даже на балкон.
"Вот если бы она была человеком, уважала нас, здоровалась бы с нами, мы бы ее навещали, - качали головой старушки.- К ним же никто не ходит. Трудно так - без людей."
Как обычно, в субботу, выйдя из квартиры с подносом, на котором красовались нарезанные кусочками пироги, Хана тихонечко постучала - впервые за год соседствования - в Володину дверь.
- Кто там еще? - донесся явно недовольный голос.
Хозяин стоял на пороге и удивленно смотрел на нее.
- Володя, извините, я хотела бы Вас угостить. Возьмите несколько кусочков. Вот салфетки.
- Это с чего?
- Много лет назад мой сыночек умер. В первый год войны. Ему бы уже было сейчас 34. Я в субботу его поминаю. Хоть так. Попробуйте мои пироги!
В глазах мужчины читались недоверие и подозрительность.
- Мы с чужих рук ничего не едим.
- Да Вы можете птичек покормить, если не понравится.
Он нехотя взял два кусочка и захлопнул дверь.
Через неделю Хана решительно направилась к соседским дверям и, как в прошлый раз, постучалась.
- Иду, иду, - прокричали из глубины квартиры.
- Извините, Володя, это опять я Вас беспокою. Пироги будете?
- Ну, давай.
- Возьмите четыре кусочка. Вас же двое.
- Я тебе что-то должен? Кто ж бесплатно что-то даст? Наверное, денег это стоит.
- Уже за то, что Вы, может быть, добрым словом помяните сыночка, большое спасибо. Ох, как хорошо, что сейчас мир. У нас. Я по радиоточке слышала, что во Вьетнаме американцы людей расстреливают целыми деревнями. Как жалко-то. Простые люди гибнут.
- Нам дело какое до них? Вьетнам - далеко. Разберутся без нас. Как сына звали?
- Моня. Монечка.
- Это что ещё за имя такое?
- На русский лад, наверное, Михаил, - неуверенно сказала женщина.
В течение полугода Хана каждую субботу угощала Володю пирогами.
Он ее встречал с улыбкой. А она искренне жалела молодую еще жену, так тяжело заболевшую. А потом опять была "Скорая" у подъезда и вновь увезли соседку. На сей раз навсегда. Через несколько дней увидели Володю. Мигом осунулся, постарел, сгорбился. Несчастье быстро сминает человека. Присел, как бывало до болезни супруги, на край скамейки и произнес одно единственное слово: "Умерла." И опять из присутствующих никто не спросил, как, когда, от чего - постеснялись.
Но жизнь продолжалась! И по субботам Хана стояла перед Володиными дверьми с кусочками пирога.
- Нет моей Раечки. Нет моего солнышка..., - теперь он пребывал в глубокой печали.
И отзывчивая Хана не знала, как ему помочь. Все говорят, что время лечит. Рану на коже - да. Рану на сердце - нет.
Прошло три месяца со дня ухода соседки. Непревзойденная стряпуха, как обычно, постучалась в Володину дверь.
- Спасибо тебе. Мне надо с тобой поговорить. Ты не могла бы зайти в квартиру?
- Ой, что Вы, мне неудобно. Поговорим тут, на площадке.
- Нет, Хана. Cерьезный разговор.
- Спускайтесь вниз, в беседке можно.
- Ты, как ребенок. Говорю, важное дело есть. Я тебя не съем. Дикая какая!
Хана помялась. Ну, как она придет к одинокому мужчине?
- Хорошо. Попозже зайду.
- Во сколько?
- В шесть.
Терялась в догадках, какая надобность ему в ней. Что ему от нее надо?
Как обещала, она пришла.
- За пироги сердечно благодарен. Рая возмущалась, когда я взял у тебя эту пару кусочков. На стол положил. Запах от них исходил необыкновенный. А она ничего не ела. Почти ничего. Аппетита не было.
Говорю ей: "Попробуй. Не отрава!" Она попробовала. "Вкусно,"- сказала и все съела. В тот день как будто силы к ней вернулись. А потом ты неожиданно стала приносить их нам каждую субботу. Веришь, она полкусочка утром, полкусочка вечером и так растягивала на четыре дня. Через сутки пытает: "Который, Володя, сегодня день?" Лежачий больной теряет ориентир во времени. Отвечаю: "Четверг." "Ой,- сокрушается. - Еще два целых дня до пирожков!" Твои, Хана, пироги ей жизнь продлили.
- Искренне рада!
- Я что думаю, Хана, ты одна, я - один, давай сойдемся. Вместе скоротаем, что нам отведено.
- Володя, я не одна.
- Как не одна. Где твой муж?
- В войну пропал без вести. Есть надежда, что он жив.
- Ты в своем уме? На дворе 1972 год. Если он жив, давно б объявился.
- А сколько примеров, что человека ранило, за линию фронта перешёл, в рабство попал.
- Первый раз вижу женщину, чтоб столько лет ждала.
- Он у меня единственный, я до последнего вдоха не буду терять надежду.
- Хана, а дети есть?
- И дети, и шесть внуков.
- А у меня никого. И у Раечки - никого. Смотри! - он ловким движением откинул скатерть и извлёк три сберегательные книжки.
- Каждый внук сможет купить себе по кооперативный квартире и по машине! Что, откажешь такому жениху?
- Володя чужих денег ни мне, ни внукам не надо! Вот пусть выучатся и зарабатывают.
- Ну, глупая ты! Мы с тобой можем красиво пожить. В Ленинград съездить, белые ночи увидеть. На "Аврору", мосты разводные посмотреть, в Эрмитаже побывать. Или на корабль многоярусный в Одессе сесть и по Чёрному морю с заходом в Севастополь, Ялту, Сочи, Батуми, Сухуми прокатиться.
Я в женской тюрьме в охране служил. На Дальнем Востоке. Раечка там оказалась. Такая милая, незащищенная. Она материально ответственной была на одном предприятии. Недостача случилась. Ревизия. Все замкнулось на ней. Дали большой срок за хищение социалистической собственности.
Муж с ней срочно развелся. После тюрьмы она автоматически превращалась в бездомную. Попробуй устройся на работу со справкой из мест лишения свободы. То-то. Сломалась. Помог ей раньше времени оказаться на свободе. Документы подчистили. Своим именем прикрыл. Женился. Только не успели с ней увидеть счастье.
- Я очень Вам сочувствую. Но у нас разные дороги.
- А у меня ещё козырь есть. Подожди! - сказав, он юркнул в смежную комнату и, спустя пару минут, появился с горой меховых изделий, от которых удушливо пахнуло нафталином.
Чувствительная к резким запахам Хана поморщилась и трижды прокляла ту минуту, когда согласилась прийти к навязчивому холостяку.
Он подошёл к женщине, водрузил на её голову поверх косынки меховую шапку из норки, а на плечи накинул мутоновую шубу. Под тяжестью вещи Хана пригнулась и подумала, что носить на себе такой неподъемный груз - не что иное, как наказание. Она тотчас скинула ношу.
- Не нравится? В ней точно не замерзнешь.
- Володя, мне триста лет она не нужна. В Молдавии у нас и морозов нет. Это на севере, где белые мишки, возможно, кому и пригодится.
Но кавалер вошёл в роль обольстителя. Теперь наступила очередь пальто из меха белки. Оно было невероятно широко в плечах и, будто, свинцом тянуло к полу. Хане, привыкшей в жизни обходиться малым и только необходимым, взгрустнулось от существования каких-то совершенно никчемных вещей. Уже на протяжении нескольких лет в зимнее время она носила кафтан из тёмного плюша, приталенный и короткий, подбитый ватином. А к нему тёплую расклешенную юбку. Это одеяние гарантировало свободу движений и легкость походки.
- Ханочка, понимаю тебя. Привыкла ты к бедности. Но к тебе сватается богач. Зря я что ли тридцать лет отбабахал на зоне? Ты у меня должна быть королевой! Ладно, к меху надо привыкнуть. А вот сейчас тебе покажу такое, что ты сдашься.
Он опять исчез. Хана слышала какое-то шебуршанье, доносящееся из соседнего помещения. Наконец, он вернулся с ларцом. Содержимое опрокинул на стол. Груда украшений из драгоценных металлов и камней засияла тусклым свечением. Она смотрела на это богатство и чувствовала, что в секундах от потери сознания. Память, будь она неладна, услужливо вернула её в окаянный сорок первый год. Она с криком выбежала из этой темной во всех известных смыслах квартиры и вбежала в свою. Щемило сердце, немело лицо, руки и ноги. Её трусило.
***
Воспоминания увели в довоенное время... Хана родила трёх девочек, темненьких и кудрявых - в любимого мужа, Семена. Жили под Одессой в небольшом местечке. Он столярничал, она крутилась по хозяйству. Каждое воскресенье - хоть летом, хоть зимой - отправлялись в близлежащее село на ярмарку. Семен вез на продажу табуретки, пользующиеся неизменным спросом. А рядом - верная подруга Хана с плетеной корзинкой, наполненной товаром, что можно продать и "сделать копейку". О, мимо девушки с толстой золотой косой и зелёными глазами ни один мужчина не мог спокойно пройти.
Ему, вероятно, и не нужны были ни редиска, ни хрен, ни укроп, так как это все растёт в его огороде, но возможность перекинуться двумя словечками с общепризнанной красавицей так манила, поэтому, хочешь не хочешь, приходилось брать и платить. Ну, хорошо, если все ограничивалось безобидными пучками, но Хана так начинала расхваливать материал, из которого делалась кухонная мебель, что бесхитростные поклонники затоваривались и этими деревянными изделиями. Семен иногда шутил:" Тому долговязому (или усатому, или коротышке ) так нужна табуретка, как пятое колесо в телеге или бедному хворь!
О, Хана, без тебя никакой торговли не было бы!"
На вырученные деньги покупались для оставшихся дома малышек леденцовые петушки, медовые пряники.
*** Грянуло 22 июня 1941 года. Как раз Хана с мужем ни свет ни заря грузили подводу - собрались ехать на базар, предвкушая весёлую торговлю, радостные встречи со знакомыми. Этот день стал последним их совместного бытия. Гул низко летающих миссершмитов, сбрасывающих бомбы на спящих людей, разорвал жизнь на "до" и "после".
Семена, как и тысячи других, мобилизовали на войну. Защитники уходили-уезжали в уверенности, что за короткое время отобьют врага.
А немецко-румынский сапог уже топтал юг Украины. Некоторым жителям городов посчастливилось эвакуироваться на восток - в отличие от большинства деревенских, привязанных к хозяйству.
Сведения о победоносном крупномасштабном наступлении германских войск, доносившиеся из вражеского громкоговорителя, вызывали в душах смятение. Люди не имели правдивой информации. Все мечтали о близкой победе и возвращении ушедших. Приграничные земли обагрились пролитой кровью... Захватчики вели себя, как хозяева. Наступила осень.
...В общественных местах появились грозные объявления с предписанием нынешним потомкам царя Давида явиться в определённые день, час и место с минимумом ручной клади - исключительно ценными вещами. Откуда у сельских жителей они, коль существовали те натуральным хозяйством?
Неизвестность пугает больше всего. Разговоры ходили всякие, в том числе, и утешительные - о депортации в Палестину. Не верилось, что целый народ бросался на попрание. Но жизнеутверждающие мифы развеялись быстро - первым безжалостно расстрелянным в упор стариком, отставшим от движущейся в сторону Транснистрии колонны.
Дорогу ту историки позже назовут Дорогой Смерти, ибо вся её протяжённость будет устелена телами убитых - единственная вина которых заключалась в рождении под шестиконечной звездой. Мир свихнулся - недочеловеку удалось перевернуть сознание миллионов - стравить нации, при этом объявив одних вне закона. Вы знаете, что такое - быть вне закона? Значит, лишиться права на жизнь!
Оказавшись в лагере, огражденном от всего мира колючей проволокой, охраняемом автоматчиками с собаками, Хана не могла взять в толк - кому её соплеменники причинили зло. В чем провинились её малые дочки, что вынуждены спать на земляном полу, есть баланду, не учиться в школе?
***
Горе вселенского масштаба свалилось на людей. Это не поддавалось разуму. Да, можно сражаться на поле боя, выигрывать или проигрывать битвы, но зачем в эту катавасию приплели беззащитных стариков, детей, женщин?
Взрослых использовали на каторжных работах. В любую погоду их выгоняли копать рвы, укреплять траншеи, мостовые. Несозидательный, лишенный смысла труд изматывает, опустошает душу и тело. К тому же терялись былые уважение и признательность.
Кто только не знал Беллу Львовну, талантливого педагога? Сейчас она после очередной смены лежала на куче соломы в углу темной комнаты со стертыми до крови руками и опухшими от ссадин ногами. А музыкант Аркадий Моисеевич! Как он играл и пел на праздниках! Теперь - ссутулившийся человек с грустным лицом и отрешенным взглядом. Лизочка - в прощлом хохотунья и симпатяга, несостоявшаяся невеста ушедшего на войну начальника почты. На ее осунувшемся лице - застывшая маска отчаяния.
Охранники, как правило, молодые здоровые ребята, то и дело пинали несчастных, невзирая ни на что. Ни преклонный возраст, ни седые волосы, ни жалкий вид не вызывали у бравых оккупантов сострадания.
Хана в мирное время славилась умением вести хозяйство. Белье, что вывешивалось у дома, поражало голубоватой белизной. А хдеб! Ни у кого не получался такой воздушный и мягкий, как у златокудрой красавицы.
А национальные блюда, секрет которых передаётся от матери дочке - фаршированная рыба, слоеный пирог с мясом, протертая фасоль с пассированным луком, ореховый струдель! Перед этими яствами, без которых не обходится ни одно пиршество, точно, как и перед их готовившей Ханой, никто устоять не мог!
Хана, когда наступил черед идти в школу, осталась дома. Она была старшим ребенком, на которого пало бремя воспитания последующих четырех малолетних сестричек. По мнению отца, для успешной женской доли навыки в ведении домашнего хозяйства главнее умения читать, писать и делать математические расчеты. А уж познания в таких сомнительных науках как астрономия, философия, литература и вовсе ни к чему.
Теперь она делила горькую участь попавших в неволю. Унижения, издевательства, насилие оказывали деморализующее действие на узников, постепенно теряющих веру в завтрашний день. Многие не выдерживали - заболевали и умирали. Хана старалась думать только о хорошем. Она ждала с нетерпением новый день, приближающий, как надеялась, встречу с любимым Семеном.
В помещении, где ютилась она с девочками, в соседках оказалась молодая женщина из Киева - Зина. Её, приехавшую к родственникам в Одесскую область, застала там война. На руках был ребёнок двух лет. Она пребывала в неизвестности о судьбе мужа, родителей. Часто плакала. Хана, как могла, успокаивала ее. Они подружились. Страдания, тоска по родным, нахождение в сыром помещении, нескончаемые простуды одолели организм незакаленной киевлянки.
Заболела она самой жестокой, по тем временам, болезнью - туберкулезом. Шел 1942 год. Год, ознаменованный открытием шотландским ученым Флемингом пенициллина и американцем Ваксманом - стрептомицина. Антибиотики, явившие новую эру в противостоянии инфекции. Но пройдет еще немало времени прежде, чем они станут доступны человечеству. А пока тысячи и тысячи людей погибали от палочки Коха.
Зина истощилась, осунулась, откашливалась кровавой мокротой... И причитатала: "Зачем, скажи, Бог, я родила этого ребенка? Зачем? Почему он, еще такой маленький, должен мучиться?" Хана, глядя на умирающую несчастную мать и не менее несчастного ребенка, еле сдерживала наворачивающиеся слезы. Она привыкла ко всему - издевательствам, унижению, бесчеловечности. Но когда такая несправедливость случается с близкими тебе людьми, это невыносимо. Трагедия одного человека совершенно не меньше трагедии целого народа.
"Зина, ты должна поправиться. Ради сына!"
"Хана, никто еще не выжил, разве ты не знаешь? Кровь - это приговор!"
"О, боги, пощадите бедную мать," - шептала про себя Хана, у которой сердце разрывалось на кусочки.
Зина, не ведая ужасной судьбы родных, застигнутых врасплох в славном городе Киеве, умерла на рассвете. Хана тут же взяла осиротевшего малыша под свое покровительство. Дочкам она наказала ни на минуту не выпускать из поля зрения, играть и забавлять его, когда она уходила на работы. По прошествии некоторого времени стали заметны признаки коварный болезни и у ребенка - лихорадочный блеск в глазах, испарина на лбу, хрипы в груди и кашель со сгустками крови.
"О, небо, о, солнце, неужели кому-то будет лучше оттого, что и этот малец уйдет? Оставьте его на земле..., - обращалась она к высшим силам. - Пощадите его! Умоляю!"
Мальчик называл ее мамой. Он тянул к ней худенькие ручки. "Сыночек, миленький, я все для тебя сделаю. Все, что смогу и...не смогу," - уверяла Хана ребенка и целовала его в макушку.
Она с детства знала, что при любом заболевании надо укреплять организм. Выход только один - обменять что-то на продукты у местных жителей, часто подходивших к ограждению.
Единственной ценной вещью являлось кольцо, подаренное женихом в день помолвки. А было оно реликвией семьи её будущего мужа. Тётя Семена ещё до революции обвенчалась с итальянцем, часто бывавшем в Одессе по торговым делам. Но события 1917 года влюблённым помешали воссоединиться. Эта история осталась красивой сказкой с оборванным концом.
Спустя четверть века крохотному атрибуту вечной любви суждено будет спасать жизнь ребёнку, брошенному в огонь жесточайшей истории.
Хана, как уже говорилось, была необыкновенно привлекательной. Но как благоверная жена, разлучившись с мужем, изо всех сил красоту скрывала, боясь привлечь ненужное внимание. Рядилась в длинные юбки и глухие кофты. А платок, надвинутый по самые брови, завязывала под подбородком. Таким образом от чужих глаз прятались белоснежная кожа и густые волосы цвета спелой пшеницы.
Одно дело - торговать на базаре рядом с мужем, завлекая покупателя улыбкой да внешностью, другое дело - остаться одной без защиты и помощи. Так уж повелось, что мужики во время бойней охочи до женского тела, тем более, все их деяния безнаказанны. По этой причине Хана, завидев надзирателя, корчила такие рожицы - дескать, крива она, что те воротили от неё свой лик.
В определённое время дня к ограде подходили местные жители и продавали заключенным продукты. Иногда в толпе дельцов появлялся хорошо одетый представительный мужчина лет сорока. Хана не раз видела, как он скупал подсвечники, ложечки, сахарницы, подстаканники. Как видно, его интересовали металлические изделия.
Хана сняла платок с головы, открыв миру прекрасное лицо и уложенную короной длинную косу. Она предполагала, что торговая сделка легче пойдёт, если продавец на вид благопристойный. Ценитель предметов искусства чинно прохаживался вдоль забора. Хана подозвала его. Он подошёл.
Она объяснила, что хочет продать кольцо. На просьбу показать, молодая женщина протянула руку. Он долго разглядывал вещицу. Потом сказал: "Чтобы купить, я должен его осмотреть изнутри." Четырнадцать лет Хана его носила, не расставаясь ни на минуту. И стянуть его у нее не получилось. "Натри палец мылом, оно поддастся, я завтра в это время подойду и тогда решу," - предложил незнакомец. Хана так и сделала.
***
На следующий день, когда они встретились, будущий покупатель тщательно приценивался к символу верности.
- Мадам, оно всего лишь серебряное и ничего не стоит. Одним словом, мелочь.
Спокойная до этого момента Хана вспыхнула:
- Как ничего не стоит? Оно итальянское, есть проба!
- Помимо клейма там много чего нацарапано. Из-за этого даже не подарить никому. Разве на плавку за гроши сдать.
- Прочтите, что там написано, пожалуйста.
- Латинскими буквами "Сара и Леонардо 1916 Венеция" и кириллицей "Хана и Семен 1928 Одесса".
Хана заплакала:
- Мой ребёнок умирает, нужно молоко, яйца, масло. Он совсем маленький. Кроме кольца ничего у меня нет. Я никогда бы его не отдала. Оно слишком дорого мне.
Он посмотрел ей в глаза. Она выдержала долгий глубокомысленный взгляд. Женская красота во все времена ценилась, придавала хозяйке уверенность, наделяла магической силой, перед которой нелегко устоять.
- Хорошо, хорошо, сколько хочет мадам? - сдался и он, поддавшись Ханиным чарам.
Женщина озвучила цифру.
- Ну, слишком много. Но я понимаю и вхожу в положение.
Это была победа! Пусть маленькая, но победа! Она мысленно поблагодарила родителей, ныне пребывающим на небесах, за дарованную ей внешность, явно выручившую в схватке с "тертым калачом". Получив запрашиваемую сумму, Хана тотчас принялась искать того, кто сможет по утрам приносить свежее яйцо и кружку парного молока.
Еще до восхода солнца пожилая крестьянка передавала Хане необходимые продукты. Ребенок немножко окреп, перестал кашлять.
- Монечка, ты должен поправиться. Вернется муж с войны и спросит, откуда, Хана, такой красивый мальчик? Я же оставил тебя с девочками. А я отвечу, мол, Семен, ты ж хотел давно сына, вот Бог услышал и послал тебе сына. И твой папа тоже вернется с войны. У будет у тебя двое отцов. Муж смастерит настоящий корабль, только маленький. За селом есть озеро, и будет он там плавать. Да и уточек, и лебедей тоже может вырезать из дерева, раскрасим их и тоже спустим на воду.
Мальчик слушал рассказы и прижимался крепко-крепко к спасительнице.
Утром и вечером неустанно молилась Хана за его здоровье. Однажды ее позвали к ограде. Она увидела мужчину, купившего у нее кольцо. Хана, как обычно, была закутана в платок и лица не было видно. Когда тот услышал ее голос и увидел перед собой оборванку, он даже не откликнулся. Он ждал ту златокудрую красавицу. А со всякими - якими даже не собирался общаться. Хана отошла.
Через неделю рано утром, когда Хане доставили продуктовый набор, подошёл знакомый скупщик поделок.
- Это ты, Хана? Что за маскарад? Я не узнал тебя. Это ты ж была в прошлый раз?
- Я. Так надо.
- Ну, и страхолюдина. Как ребёнок?
- Спасибо, держится.
- На, возьми, - он протянул завернутое что-то в тряпицу.- Топленое коровье масло.
- Правда? Не может быть. Сколько я должна?
- Считай, подарок!
- Даже не верится!
Кто он - друг или враг? Как оказалось, был он третьим. Много существует на свете градаций, совершенно далёких от "друг-враг". Есть ещё добрый-злой, честный - подлый и так до бесконечности.
- Хана, я могу тебя выкупить. С румынами можно договориться.
- Не поняла.
- У меня есть документы на Ядвигу Лисовскую. Ты похожа на польку. Я увёзу тебя на хутор. Они туда редко заглядывают. Там безопасно.
- А дети?
- Без детей. Я видел их. Они черненькие. Сразу ясно, кто они.
- Без детей мне свобода не нужна.
- Ты нарожаешь других.
- Вы такое говорите, что меня ужас охватывает.
- Я хочу тебе помочь. Ты - очень красива. У меня коллекция драгоценных вещей. Мы не пропадём нигде. Переберемся туда, где нет войны, и заживем.
О, Боги, подумала Хана, почему мои уши должны слушать такое паскудство?
- Хана, я тебе правду скажу. Ты не знаешь. Ваш лагерь подлежит ликвидации. Существует программа. Погибнут все. А ты можешь спастись.
- Как все, так и я.
Она опустила банку с маслом на землю и пнула так, что та оказалась у ног сомнительного благодетеля. С ним Хане больше не пришлось увидеться. Монечка прожил еще два месяца. Болезнь одержала верх. Умом Хана понимала, что туберкулез, по тем временам, тяжелейшее заболевание, от которого спасения нет. Она ни разу не пожалела, что сражалась за продление жизни. Пусть на один день, на одну неделю, месяц. Но ее совесть была чиста - она сделала все, что могла для умирающего ребенка.
Пример доброты, самоотверженности, готовности помочь слабому она показала своим детям. И, как известно, доброта ценится превыше всего. Во взрослой жизни ее дочки не раз выручали тех, кто попадал в беду.
***
Как знать - как знать... Чему и кому обязана Хана за спасённую жизнь - свою и детей.
...В тысяче километрах от бараков, где ютилась безызвестная Хана, человек, имевший всего лишь один - единственный голос в румынском Сенате, обивал пороги и стучался во все сердца и двери тех, кто мог воспрепятствовать депортации румынских авраамовых сынов в ту же Транснистрию с последующим этапом в печи Освенцима и повторением участи венгерских и польских соплеменников.
Он, мужественный и решительный, взывал к королевскому двору, послу нейтральной Швейцарии, «великому гуманисту» - папскому нунцию Ватикана в Румынии монсеньеру Андреа Кассуло, представителю Международного Красного Креста, патриарху Никодиму - личному другу румынского диктатора Иона Антонеску. Умолял православную церковь, в которой звучат псалмы Давида, заступиться за несчастных.
Он указывал на явную нелогичность - преследование христианами детей царя Давида и одновременное прославление царя Давида. А ведь никто другой, как притесненный народ, явил миру Христа и подарил мудрейшую книгу - Библию.
Звали дерзкого смельчака Александр Шафран. Ему удалось разбудить сочувствие и вызвать жалость у равнодушно взирающих на кровопролития ни в чем неповинных людей. И уже изданный указ об изгнании из Румынии 800 тысяч человек, лишённых прав, был отменен! Это произошло в 1942 году.
Прекратились массовые расстрелы в Транснистрии, земле, великодушно подаренной Гитлером королевской Румынии за союзничество в войне против СССР. Заступившись за румынских потомков Давида, Александр Шафран спас и тысячи жизней транснистровских узников. В 1944 году весной наступающая Красная Армия освободила из концентрационных лагерей оставшихся в живых, среди которых затерялась и Хана.
***
И вот теперь, спустя тридцать лет, случай непостижимым образом сталкивает её с человеком, нажившимся на чужом горе. Она сама в прошлом оказалась интернированным и перемещенным лицом, испытавшим на себе все "прелести" жестокости, издевательства, унижения. И не по рассказам знает, что это такое - осознавать себя ненужной на этой земле, лишенной всяческих прав. Мусором.
Откуда у него золото? Да все очень просто! Шантаж, вымогательство, элементарный отъем...Бедные невольницы, оказавшиеся за колючей проволокой....Как показывает жизнь, много случайных попадает туда...
... Количество драгоценностей ошеломило Хану. Имея хоть малую толику этого добра, сколько бы людей можно было спасти от холода и голода в войну. А ведь за каждым украшением стоит чья-то искореженная судьба.
На протяжении всей истории человечества люди дрались, убивали, предавали, обманывали, расставались, ссорились из-за этого презренного металла. Но мало кто ведает, что желтый дьявол обладает свойством аккумулировать в себе энергетику хозяина, носившего его.
Если изделие из этого благородного элемента таблицы Менделеева подарено с добрыми намерениями, оно приносит счастье и служит защитой. Но ежели досталось при помощи нечестных манипуляций, то мстит и гробит нового обладателя.
***
После визита к бывшему надзирателю дальневосточной женской тюрьмы баба Хана не могла успокоиться. Будто в его квартире она соприкоснулась с женщинами, заточенными в узилище. Наверняка, у них оставались на воле дети, мужья.
А те, кто охранял, за мзду, скорее всего, отправляли письма родным, приносили бумагу, карандаши, махорку и прочее, в чем была нужда. Но они знали, когда выйдут из застенков. А Хана и ее соплеменники жили под ежеминутным страхом физической расправы и понятия не имели, каков их ждет исход. Докатывались слухи, что в других лагерях в приднестровских землях проводятся массовые расстрелы.
***
...Жизнь продолжалась. Иногда на лестнице виделись она с соседом. Проходя мимо, тот шипел: "Если бы ты во время войны мне попалась, удушил!"
А на улице, ежели Хана шла навстречу, он, поравнявшись с ней, крутил у виска и плевался. Соседки не раз Хану пытали, с какой стати он так себя ведет. Но женщина в ответ молчала. "Несчастный он человек...," - думала она и даже немного его жалела....
P.S. Хана прожила долгую жизнь. В счастье. Она с радостью встречала каждый новый день. После ухода в мир иной в ее платяном шкафу осталась небольшая коробочка из-под монпансье. Там в суконной тряпочке лежал светлый Монечкин локон. Хана в мирное время пыталась разыскать отца ребёнка. Он, защищавший Родину, погиб в последние дни войны.
