Ехиль Львович Белиловский (род. 01.07.1942)

Однажды я познакомился с человеком, который составляет генеалогическое дерево своей семьи. Делать это трудно. Неоткуда черпать информацию, особенно когда умерли старики.
Нужно ли это? Нужно ли это мне? Только как способ убить время и, может быть, предоставить кому-то возможность узнать, кто мы такие.
Писать эти "мемуары" в хронологическом порядке не смогу. Попробую записывать то, что вспомнится. Генеалогическое дерево у меня получится очень короткое. О своих прадедах я не знаю ничего.
1994

Моя мама родилась 18.03.1913 в Белой Церкви. Чем занимался ее отец Тевье Алешник, я не знаю. Семья была бедной. Среди родственников, живущих в Белой Церкви, Тевье не пользовался большим уважением, т.к. не мог обеспечить семью. У него было три дочери, одна умерла девочкой, а мама (Эстерка, Фира) и Ида, окончив семилетку, уехали из дома учиться и работать. Их мать вскоре умерла, а с отцом, как я понимаю, связи почти не было. Если не ошибаюсь, его следы обрываются перед войной. Скорее всего, он погиб во время войны.
Мама поступила учиться в фабрично-заводское училище, после него работала в Люботине на железной дороге, потом попала в Киев. Работала, верила в коммунистические идеалы. Была "бедной родственницей" и в то время с родичами не общалась, кроме сестры Иды. Когда я был уже взрослым, она сказала, что еще ни разу не была в ресторане.
В 30-е годы был объявлен набор рабоче-крестьянской молодежи в вузы, и ее приняли в Медицинский институт. Учиться было трудно - слабая подготовка. В отличие от 60-х , когда я безуспешно пытался поступить в мединститут, с мамой училось много евреев. Это заметно на фотографии однокурсников. Жила в общежитии. За несколько месяцев до окончания потребовалось оплачивать учебу, и мама бросила бы учебу, если бы ее друзья-покровители Евсей Израилевич и Веда Григорьевна Буссель не внесли нужную сумму.
Вышла замуж она 16.02.1941. Папа привел ее домой и сказал: "Знакомьтесь, моя жена!". Он никого не предупредил. В квартире шла стирка (тогда стиральных машин не было). Свадьбу отмечали через несколько дней. Папа в это время почему-то был в армии и служил в Дарнице. Тогда это был пригород Киева на левом берегу Днепра.
Когда началась война, при отступлении армии служащим его воинской части (это был склад оборудования связи) разрешили взять с собой родственников. Семья отца включала жену, родителей, младшего брата Иосифа, сестру бабушки и меня (я родился 01.07.1942). Вместе с воинской частью мы двигались на восток за Волгу, а потом и на запад.
Члены семей помогали военным. Так, мой дед был постовым - охранял оборудование, мама работала врачом.

Родителей папы я помню. Бабушка Ханна Ефимовна была родом из Василькова, дед тоже, наверное. Думаю, они преодолели черту оседлости евреев благодаря родственникам. Брат бабушки Борис был квалифицированным сантехником. Дед Ион Соломонович всю жизнь проработал на киевской табачной фабрике. Он и квартиру получил в фабричном доме: две комнаты по 27 кв. метров и кухня метров 15 на семью из 5 человек. После войны, когда дед уже умер, в этой квартире жили мы с бабушкой и дядя Иосиф (Саша) с семьей, всего 9 человек.
Дед умер от рака желудка в 1946 году незадолго до рождения Миры. Помню, как он лежал в Октябрьской больнице, и мы ходили его проведать, как нас с двоюродным братом Мишей держали в соседней комнате, пока готовились к похоронам.
На табачной фабрике некоторое время работала и бабушка, и ее сестра Лена. Уходя с работы на обед и вечером, они старались вынести табак и папиросные гильзы. В доме была специальная палочка - приспособление для набивки гильз. Готовые папиросы продавал кто-то.
Тетя Лена, сестра бабушки, всю жизнь была рядом с бабушкой. В молодости она была красивой женщиной, но замуж вышла поздно (году в 1948) за Гришу Кофмана, который перед этим стал вдовцом. Этого невысокого неприятного (на мой взгляд) человека она любила. Он работал директором мебельного магазина на "Новом базаре". Этот базар был на углу Бульвара Шевченко и Воздухофлотского проспекта, в двух шагах от нас. И Лена тоже бывала в магазине, помогала мужу. Вспоминаю, и тогда был дефицит. Иногда из магазина приносили несколько ковров к нам домой, смывали наклейки и потом продавали несколько дороже. Жили они на улице Гоголевской на втором этаже у трамвайной остановки. Когда трамвай проезжал, все тряслось, и телевизор подмигивал. В те времена у нас телевизора не было, и я часто ходил туда смотреть телепередачи. Сын Гриши Сюня был женат на своей двоюродной сестре, у них родился сын-дебил, и они разошлись. В соседней комнате жили женщина с дочерью, и они тоже приходили смотреть телевизор. Сюня женился на дочери соседки, у них родился сын, и, чтобы уберечь его от антисемитизма, Сюня Кофман сменил фамилию и стал Семеном Громовым.
Тетя Лена ежедневно приходила к нам, ходила с бабушкой на базар, помогала готовить. Говорили они на идиш. Только благодаря этому я немного понимаю по-еврейски. Все остальные в доме говорили на русском. Мама в детстве учила еврейский язык, но почти никогда им не пользовалась, а папа не умел разговаривать, а понимал не намного больше меня.
Я не сталкивался с проявлениями антисемитизма, направленными непосредственно на меня, если не брать в расчет поступление в вуз. Но запомнил, как в начальной школе пел мой однокласник: "Дайте в руки мне жидов - разорву на части, чтобы не было жидов при советской власти".
Лена умерла в 1964 году, за несколько месяцев до моего возвращения из армии. Мы переписывались. О ее смерти мне не сообщили, я узнал об этом уже дома. Когда в 1971 году умерла бабушка, ее похоронили рядом с Леной. Всю жизнь и после смерти они рядом.
Бабушка Хана в основном не работала, была домохозяйкой, получала пенсию по потере кормильца. Всю домашнюю работу выполняла она. Было время, когда мама не умела готовить, у нее не было практики, т.к. все варила-жарила бабушка. С мамой они жили дружно, а с Лизой, женой Иосифа, было сложней. Особенно в первое время, когда они переехали от родителей Лизы в нашу квартиру.
Квартира 11 на Бульваре Шевченко 80 состояла из двух больших комнат, в которых были печи для отопления, кухни, уборной и двух коридорчиков. Печи топили дровами и углем, а потом газом. Окна выходили во двор, где мы учились. (Правда, с 1 по 5 классы я учился в другой школе на Речной улице, но только до объединения мужских и женских школ.) Из кухни был выход на "черный ход" во двор, а основной "парадный" вход соседствовал с детским садом, куда я тоже ходил и где встретился с Володей Панариным - дружба продолжается уже больше полувека. В первой комнате жили Иосиф, Лиза, Мая и Инна, а во второй - папа, мама , бабушка, Мира и я. Комната была проходной: чтобы попасть в уборную, нужно было пройти через нее. Меня это не волновало, но я знал, что маму это не радовало. У нас была матерчатая ширма, с помощью которой родители пытались иногда отгородить свою кровать. Вспоминаю борьбу, которую вела мама, чтобы переставить перегородку в кухне и получить дополнительную комнату. Бабушка возражала, т.к. кухня, где она проводила много времени, становилась маленькой и темной, без окон; но в конце концов уступила. И из кладовки и части старой кухни получилась крохотная кухонька, но зато появилась еще одна комната.
Когда я уходил в армию, все мы жили в этой квартире. Потом был капитальный ремонт дома, и несколько лет мы жили на Нивках в отселенческом доме. В 1970 мы вернулись в старый свой дом, но уже при другой планировке квартир, Теперь мы имели уже три квартиры (22, 6 и 10). В декабре 1991 наши уехали в Германию, в 1993 Мая поменяла квартиру, и в нашем "родовом гнезде" никого не осталось.

*****

В первый раз отдохнуть у моря мы поехали году в 1956. До этого родители моря не видели. Поездом до Симферополя и автобусом до Алупки. Дорога тогда извивалась змеей, и нас с Мирой укачало до тошноты. Назад ехать боялись. Накануне отъезда мало ели, принимали аэрон. Обошлось. В Алупке нам понравилось. Жили в довольно большой комнате на втором этаже, спускались через Воронцовский парк к пляжу, обедали в столовой или брали обед на дом в судках. В это время Хрущев начал антисталинские разоблачения. Помню споры о целесообразности этого. Папа говорил: "Если партия может себе это позволить, значит она достаточно сильна", - или что-то в этом духе. Ходили в Воронцовский дворец, каждый день мимо него возвращались с пляжа, фотографировались с его каменными львами.

*****

Попробую вспомнить нашу улицу, дворы. Мы жили на 3 этаже. Вход был со стороны улицы (парадный), были также два входа в дом со двора ("второго двора"). Во втором дворе было еще одно здание, где располагалась школа №153 , там были тоже жилые квартиры. Эти квартиры представляли собой отдельные комнаты с выходом на лестничную клетку, без кухни, воды, туалета. На третьем дворе было множество сараев для хранения угля и дров - для каждой семьи. Помню, как дрова пилили и рубили. Сараи начали исчезать , когда печи стали топить газом. В течение нескольких лет никто из нашей семьи не посещал наш сарай, и потом оказалось, что его не стало.
За сараями был большой пустырь - "поляна". Это было основное место общения окрестных мальчишек. Игры в войну, запускание воздушных змеев, футбол и т.п.
Напротив нашего дома был переход через улицу. С начала нужно было пересечь полосу двустороннего движения, потом собственно бульвар, затем трамвайные колеи и мощеную камнем дополнительную полосу. По этой полосе , помню, возвращались после парада танки в праздничные дни. Еще одно развлечение детей - наблюдать похоронные процессии, регулярно проходившие по улице. Впереди несли венки, за ними духовой оркестр, катафалк с открытым гробом и далее провожающие покойника.
На противоположной стороне улицы стояли сплошные хибары,которые при Хрущеве были снесены. Характерное здание на углу Бульвара и улицы Декабристов. Здесь жила семья Лизы Мерзляк (Абрам, Меня). На каждом этаже двухэтажного строения был длинный коридор и двери, двери. За каждой дверью отдельная семья. Никаких удовств. В коридоре стояли велосипеды, тазы и т.п.
На углу Бульвара и Воздухофлотского шоссе построили "Новый" базар. По-моему, наши покупали почти всё там. На противоположной углу была нефтебаза, а напротив хибары и среди них в двух кварталах библиотека, куда я ходил, начиная с 2 класса.

*****

Мы, 8 -10 -летние пацаны сидим на Поляне и смотрим, как ребята постарше играют в футбол, Один спрашивает: "Ты любишь Сталина?". "Да. Конечно", отвечают мальчишки, но один говорит: " А я не люблю, потому что он толстый". Его останавливают: " Нельзя так говорить, иначе несдобровать".
В нашей семье верили в Сталина. В большой комнате висел его портрет, Когда в складчину встречали Новый год, то если не первым, то вторым был тост за Сталина. Помню утро, когда сообщили о его смерти. Люди спрашивали: "Что теперь будет? Как будем жить дальше?". Брат бабушки стоял на улице и плакал. Проходивший мимо милиционер спросил: "Папаша, почему вы плачете?". Борис ответил: "Когда отец умирает, дети плачут".
Немногие тогда думали по-другому. Двоюродная сестра мамы Рая Королик сказала: "Не надо плакать, Радуйся. Умер тиран". Мама тогда подумала , что в Рае говорит личная обида. Ее муж Сеня Королик был репрессирован и 17 лет провел в гулаге. В 20-х годах он был кремлевским курсантом, видел Ленина, а с 1937 года сидел. Позже, когда он вернулся, ему возвратили партбилет, и он, как старый большевик, повязывал галстуки детям, вступающим в пионеры. Он иногда рассказывал о своей ссылке, но подробностей я не помню. Он был веселый человек, шутил, злобы не держал. Умер он в Киеве от рака. Рая и ее дочь Рита уехали в Нью-Йорк.
Рая была специалистом по библиотечному делу, Работала в библиотеке Академии наук Украины, публиковала исторические заметки в газете "Вечерний Киев". По ее совету я копался в газетах "Киевлянин" (черносотенная) и "Киевские ведомости" (левая) начала двадцатого века. Интересно было сравнивать в частности публикации по делу Бейлиса.

*****

Меня интересует, как воспитание влияет на врожденные наклонности, гены. В этой связи помню три случая, безусловно повлиявшие на меня. Один раз я купил билет в кино, но что-то мешало пойти, и я продал билет на 10 копеек дороже. Я с гордостью об этом рассказал, на что мама среагировала неожиданно для меня. Она стала меня стыдить, говорила о честности и чести. Второй случай произошел зимой после большого снегопада. Мы с ребятами помогали дворничихе убирать снег с мостовой, и она в награду дала каждому по рублю. Родители заставили меня вернуть заработок: "Если хочешь помогать, помогать. Но стыдно брать за помощь плату". И еще один запомнившийся разговор. Я рассказывал что-то о нашем дворе и с пренебрежением отозвался о дворнике. К моему удивлению это не понравилось папе. "Любой труд почетен",- сказал он.

******

Хочу рассказать о Бригаде электриков. Пишу это слово с большой буквы, потому что так относились к ней многие ее члены.
Бригадиром был Иосиф (Саша) Белиловский. Ему было 23 года, когда закончилась война, и он вернулся с фронта. Не любил он рассказывать, как воевал. Рассказывали шрамы на спине, на груди, на ногах; и усы его скрывали следы ранения. Детям и внукам желал он никогда не увидеть войны, того что пришлось видеть ему.
Почему-то друзья звали его не Иосифом, а Сашей. И для родственников имена Йося и Саша были равнозначны.
Много лет проработал он в строительном тресте «Киевгоркультремстрой» электромонтером, бригадиром, прорабом. Я могу рассказать о его бригаде, т.к. был ее членом 3 года. Бригада была не просто производственным коллективом. Это было некое братство, некая каста. Дружили семьями, вместе отмечали праздники, отдыхали. Личные интересы отступали перед интересами бригады. Помогали друг другу словом и делом.
Был такой случай. В общежитии треста освобождалась комната, и наш Даня, который недавно женился, претендовал на нее. Но были конкуренты. И хотя Даня возглавлял список очередников на жилье, гарантий не было. И бригада решила, что нужно, не дожидаясь решения Постройкома (это профсоюзный орган, решавший подобные вопросы), вселиться в эту комнату как только предыдущий жилец ее оставит, поставить свой замок и никого не впускать. А потом на Постройкоме представитель бригады должен был осудить факт самозахвата, но настаивать на предоставлении Дане жилья де-юре. И все получилось.
Другой случай. У Вани Мацевитого испортились отношения с женой. Дело шла к разводу. (И он произошел, но значительно позже). А тогда бригада пригрозила Ване, что он должен будет уйти из бригады, если не уладит конфликт. А с его женой, которая работала маляром в нашем же тресте, беседовал Саша. Это было вмешательством в личную жизнь, но тогда Ваня остался в бригаде.
Обычно бригада выполняла работы на нескольких обьектах одновременно: школы, больницы, детские сады, строящееся жилье. Простоев было не много. Зарабатывали неплохо. Тогда, в 60-е годы, оклад инженера был рублей 130, а лидеры бригады получали 300. Некоторые были оформлены одновременно в нескольких строительных организациях. Благодаря возможности маневра рабочей силой можно было брать больше работы, чем предусматривалось нормами. А заработок, полученный всеми членами бригады во всех конторах складывали и затем распределяли в соответствие с трудовым вкладом каждого. Это называлось «хежм». Он происходил раз в месяц. Бригада собиралась у кого-нибудь дома, выделялась сумма для покупки спиртного и закуски. А остальное делилось с учетом количества отработанных дней и квалификацией работников, т.е. перерасчет выполнялся так, как это сделали бы в бухгалтерии. Получив деньги, нарезали хлеб, колбасу, овощи, выпивали стопку-другую водки.
Выпивали не только раз в месяц. Часто в обеденный перерыв собирались в каптерке, где лежали провода, люстры, мраморные щиты и т.п., накрывали общий стол принесенными из дому завтраками, сбрасывались по рублю и покупали водку. Это не мешало работать после обеда: лазить на стремянки и козлы, бить пазы в стенах, вешать люстры.
Иногда возникали трения между бригадой и начальством, прорабом. Улаживал конфликт Саша. К примеру, он говорил: «Поставьте себя на место нашего прораба, подумайте о его проблемах, и вы поймете, что поступили бы так, как он».