Юмористические стихи

monkey

Всеволод Вишневский

Давно я не лежал в Колонном зале...

Куда пропал? Да не было в живых...

Опять звонили от мадам Тюссо...

Я умираю но об этом позже...

Покойник, помню, так любил живых...

К чему бы это Жизнь нас закаляет?!.

Такому Телу вынос не грозит!..

Уйти живым сейчас - уже красиво...

Исход семитов не всегда летальный...

Целуя грудь твою, -
Как верный зять Отчизны, -
Я, может, подаю
Последний признак жизни.

Зачем же только через Ваш?..
Давайте лучше через мой!..
(А вообще, не надо всем,
Мадам, навязывать свой труп.)

ПОЛЖИЗНИ ВЫЖИВАЕШЬ,
ПОЛЖИЗНИ ДОЖИВАЕШЬ...

Казалось бы, и жизнь, и сам живой...
Но случай наступает Страховой...

Боюсь, что мне пришла идея.
Жить стало лучше. Веселей:
Чем больше своего имею,
Тем ближе к смерти не с в о е й.

...Как вспомню при жизни себя .
Эх, всё-таки было хорошее!...
Одна причесала, любя.
Другая . любя же - взъерошила.

 

Игорь Губерман

Мы после смерти - верю в это -
Опять становимся нетленной
Частицей мыслящего света,
который льётся во Вселенной.

Из нас любой, пока не умер он,
Себя слагает по частям
Из интеллекта, секса, юмора
И отношения к властям.

На дружеской негромкой сидя тризне,
Я думал, пепел стряхивая в блюдце,
Как часто неудачники по жизни
В столетиях по смерти остаются.

Жил человек в эпохе некой,
твердил с упрямостью своё,
Она убила человека,
И стал он гордостью её.

Звоните поздней ночью мне, друзья,
Не бойтесь помешать и разбудить;
Кошмарно близок час, когда нельзя
И некуда нам будет позвонить.

С двух концов я жгу свою свечу,
Не жалея плоти и огня
Чтоб, когда навеки замолчу,
Близким стало скучно без меня.

Когда по смерти душу примут,
я с Богом торга не веду
в раю намного мягче климат,
но лучше общество в аду.

Лишь перед смертью человек
соображает, кончив путь,
что слишком короток наш век,
чтобы спешить куда-нибудь.

Снегом порошит моя усталость,
жизнь уже не книга, а страница,
в сердце - нарастающая жалость
к тем кто мельтешит и суетится.

Живи, покуда жив. Среди потопа,
которому вот-вот наступит срок,
поверь - наверняка мелькнёт и жопа,
Которую напрасно ты берёг.

Мы все умрём. Надежды нет.
Но смерть потом прольёт публично
на нашу жизнь обратный свет,
И большинство умрёт вторично.

Опять стою, понурив плечи,
не отводя застывших глаз:
как вкус у смерти безупречен
в отборе лучших среди нас!

Чем долее наука отмечает
познания успехи сумасшедшие,
тем более колеблясь отвечает,
куда от нас ушли ушедшие.

Поэзия - нет дела бесполезней
в житейской деловитой круговерти,
но всё, что не исполнено поэзии,
бесследно исчезает после смерти.

Я чужд надменной укоризне,
весьма прекрасна жизнь того,
кто обретает смысл жизни
в напрасных поисках его.

Уйду навсегда в никуда и нигде,
а всё, что копил и вынашивал,
на миг отразится в текучей воде
проточного времени нашего.

О жизни за гробом забота
совсем не терзает меня;
вливаясь в известное что-то,
уже это буду не я.

Когда в глазах темно от книг,
сажусь делить бутыль с друзьями;
блаженна жизнь - летящий миг
между двумя небытиями.

Дымись, покуда не погас,
и пусть волнуются придурки -
когда судьба, докурит нас,
куда швырнёт она окурки.

Надо жить наобум, напролом,
наугад и на ощупь во мгле,
ибо нынче сидим за столом,
а назавтра лежим на столе.

Я жизнь люблю, вертящуюся юрко
в сегодняшнем пространстве и моменте,
моя живая трёпанная шкурка
милее мне цветов на постаменте.

По времени скользя и спотыкаясь,
мы шьёмся сквозь минуты и года,
и нежную застенчивую завязь
доводим до трухлявого плода.

Час нашей смерти неминуем,
а потому не позабудь
себя оставить в чём-нибудь
умом, руками или хуем.

Гори огнём, покуда молод,
подругу грей и пей за двух,
незримо лижет вечный холод
и тленный член, и пленный дух.

Не грусти, что мы сохнем, старик,
мир останется сочным и дерзким;
всюду слышится девичий крик
через миг становящийся женским.

Деньгами, славой и могуществом
пренебрегал сей прах и тлен;
из недвижимого имущества
имел покойник только член.

Чтоб жизнь испепелилась не напрасно,
не мешкай прожигать её до тла;
никто не знает час, когда пространство
разделит наши души и тела.

Теперь я понимаю очень ясно,
и чувствую, и вижу очень зримо:
неважно, что мгновение прекрасно,
а важно, что оно неповторимо.

Год приходит, и год уходит,
раздробляясь на брызги дней,
раньше не было нас в природе,
а потом нас не будет в ней.

Наш путь из ниоткуда в никуда -
такое краткосрочное событие,
что жизни остаётся лишь черта
меж датами прибытия-убытия.

Не тужи, дружок, что прожил
ты свой век не в лучшем виде:
все про всех одно и тоже
говорят на панихиде.

Однажды на улице сердце прихватит,
наполнится звоном и тьмой голова,
и кто-то неловкий в несвежем халате
последние скажет пустые слова.

Люблю эту пьесу: восторги, печали,
случайности, встречи, звонки;
на нас возлагают надежды в начале,
в конце - возлагают венки.

Нашедши доступ к чудесам,
я б их использовал в немногом:
собрал свой пепел в урну сам,
чтоб целиком предстать пред Богом.

Дивный возраст маячит вдали -
когда выцветёт всё, о чём думали,
когда утром нигде не болит
будет значить, что мы уже умерли.

Вчера я бежал запломбировать зуб
и смех меня брал на бегу:
всю жизнь я таскаю мой будущий труп
и рьяно его берегу.

Неволя, нездоровье, нищета -
солисты в заключительном концерте,
где кажется блаженством темнота
неслышно приближающейся смерти.

Года пролились ливнями дождя,
и мне порой заманчиво мгновение,
когда в извечный сумрак уходя,
безвестность мы меняем на забвение.

Вы, я слаб весьма по этой части,
в душе есть уязвимый уголок:
я так люблю хвалу, что был бы счастлив
при случае прочесть мой некролог.

Сопливые беды, гнилые обиды,
заботы пустой суеты -
куда-то уходят под шум панихиды
от мысли, что скоро и ты.

Умру за рубежом или в отчизне,
с диагнозом не справятся врачи;
я умер от злокачественной жизни,
какую с наслаждением влачил.

Неслышно жил. Неслышно умер.
Укрыт холодной глиной скучной.
И во вселенском хамском шуме
растаял нотою беззвучной.

 

В последний путь немногое несут:
тюрьму души, вознесшейся высоко,
желаний и надежд пустой сосуд,
посуду из-под жизненного сока.

Когда я в Лету каплей кану,
и дух мой выпорхнет упруго,
мы с Богом выпьем по стакану
и, может быть, простим друг друга.

Мы шли до края и за край
и в риске и в чаду,
и все, с кем мы знавали рай,
нам встретятся в аду.

Когда однажды ночью я умру,
то близкие, надев печаль на лица,
пуская на всякий случай поутру
мне всё же поднесут опохмелиться

В чёрный час, когда нас кувырком
кинет в кашу из огня и металла,
хорошо бы угадать под хмельком,
чтоб душа навеселе улетала.

Когда земля меня поглотит,
разлука долго не продлится,
и прах моей греховной плоти
в стекло стакана превратится.

Неужели, дойдя до порога,
мы за ним не найдём ничего?
одного лишь прошу я у Бога:
одарить меня верой в него.

Ушиб растает. Кровь подсохнет.
Остудит рану жгучий йод.
Обида схлынет. Боль заглохнет.
А там, глядишь, и жизнь пройдёт.

Время льётся, как вино,
сразу отовсюду,
но однажды видишь дно
и сдаёшь посуду.

Мы не жалеем, что ночами
с друзьями жгли себя дотла,
и смерть мы встретим, как встречали
и видных дам, и шлюх с угла.

А умереть бы я хотел
в тот миг высокий и суровый
когда меж тесно слитых тел
проходит искра жизни новой.

Российская природа не уныла,
но смутною тоской озарена,
и где ни окажись моя могила,
пусть веет этим чувством и она.

Над нами смерть витает, полыхая
разливом крови, льющейся вослед,
но слабнет, утолясь, и тётя Хая
Опять готовит рыбу на обед.

Как любовь изменчива, однако!
в нас она качается, как маятник:
та же Песя травит Исаака,
та же Песя ставит ему памятник.

Евреи слиняли за долей счастливой,
а в русских пространствах глухих
укрылись бурьяном, оделись крапивой
могилы родителей их.

Нет, как я буду умирать,
гадать я не возьмусь;
я обожаю засыпать -
но зная, что проснусь.

Я не считал, играя фартом,
ни что почём, ни что престижно,
и жил с достаточным азартом,
чтоб умереть скоропостижно.

Такой терзал беднягу страх
забытым быть молвой и сплетней,
что на любых похоронах
он был покойника заметней
.

Как одинокая перчатка
живу, покуда век идёт,
я в Божьем тексте опечатка,
и скоро Он меня найдёт.

Где скрыта душа, постигаешь невольно,
а с возрастом только ясней,
поскольку душа - это место, где больно
от жизни и мыслей о ней.

Когда и где бы мы ни пили,
тянусь я с тостом каждый раз,
чтобы живыми нас любили,
как на поминках любят нас.

Я курю в полночной тишине,
веет ветер мыслям в унисон;
жизнь моя уже приснилась мне;
вся уже почти; но длится сон.

Я в фольклоре нашёл враньё;
нам пословицы нагло врут,
будто годы берут своё...
То наше они берут!

Всегда бывает смерть отсрочена,
Хотя была уже на старте,
Когда душа сосредоточена
на риске, страсти и азарте

Очень жаль, что догорает сигарета
и её не остановишь ни зато
хорошо, что было то и было это,
и что кончилось как это, так и то.

Идея грустная и кроткая
владеет всем моим умишком:
не в том беда, что жизнь короткая,
а что проходит быстро слишком.

Клевал я вяло знаний зёрна,
зато весь век гулял активно,
и прожил очень плодотворно,
хотя весьма непродуктивно.

Прошёл я жизни школьный курс,
и вот, когда теперь
едва постиг ученья вкус,
пора идти за дверь.

Совсем не зря нас так пугает
с дыханьем жизни расставание:
страх умереть нам помогает
переживать существование.

Кто придумал, что мир так жесток
и безжалостно жизни движение?
о порхали с цветка на цветок,
то вот-вот, и венков возложение.

Мы зря и глупо тратим силы,
кляня земную маету:
по эту стороны могилы
навряд ли хуже, чем по ту.

Когда нас повезут на катафалке,
незримые слезинки оботрут
ромашки, хризантемы и фиалки
и грустно свой продолжат нежный труд.

Когда всё сбылось, утекло,
и мир понятен до предела,
душе легко, светло, тепло;
а тут как раз и вынос тела.

Те, кто на поминках шумно пьёт,
праведней печальников на тризне:
вольная душа, уйдя в полёт,
радуется звукам нашей жизни.

В конце земного срока своего,
готов уже в последнюю дорогу,
я счастлив, что не должен ничего,
нигде и никому. И даже Богу.

В местах не лучших скоро будем
мы остужать земную страсть
не дай, Господь, хорошим людям
совсем навек туда попасть.

Несхожие меня терзали страсти,
кидая и в паденья и в зенит,
разодрана душа моя на части;
но смерть её опять соединит.

К любым мы готовы потерям,
терять же себя так нелепо,
что мы в это слепо не верим
почти до могильного склепа.

В игре творил Господь миры,
а в их числе - земной,
где смерть - условие игры
для входа в мир иной.

О смерти если знать заранее,
.хотя бы знать за пару дней,
то было б наше умирание
разнообразней, но трудней.

Весь век я был занят заботой о плоти,
а дух только что запоздало проснулся,
и я ощущаю себя на излёте -
как пуля, которой Господь промахнулся.

 

Владимир Орлов

Подражания Омара Хайяму.

На кладбище веди себя пристойно:
Здесь критик спит - великий и спокойный.
Но возле камня бдительно ходи -
Его носил за пазухой покойный.

Вокруг могилы запустенья след -
Никто сюда не ходит много лет.
На памятнике старая табличка,
Которая гласит "Приёма нет".

Ты спишь в земле. Давно угас твой взор.
С вином боролся ты, ведя с ним долгий спор.
И всё-таки оно тебя свалило
И не даёт подняться до сих пор.

Генрих Шмеркин

Вся стена в фотокарточках –
Моих рож веера.
Вот я в роще на корточках
С шашлыком у костра.

Вот скольжу я по кругу
На замёрзшем катке.
Вот на Невском с подругой,
С авторучкой в руке.

Вот в шубёнке цигейковой
С карамелькой «Дюшес»,
Все зовут меня Генькою,
Скоро стукнет мне шесть.

Вот в заляпанных ботиках,
В пиджаке до колен.
Вот курю на субботнике
В окруженьи коллег.

Вот с указкой у глобуса.
Вот с резцом у станка.
Вот у кассы автобусной
С пирожком – на века.

Вот с кларнетом на лыжах.
Вот с гитарой на ГРЭС.
...Это тени застывшие,
Это – прошлого срез.

И висит рядом с ними
Обжигая огнём,
Самый главный мой снимок –
Я в грядущем на нём.

Не слоняюсь по Невскому,
Не свистаю в свирель –
Я там лет через несколько
После смерти своей.

Тленной плоти осколок,
Незавидный до слёз...
Это мне рентгенолог
Мой портрет преподнёс.

Ни гримас, ни ужимок
(Фотофарс, фотобред!),
Мой рентгеновский снимок –
Перспективный портрет.

Чаша черепа утлая,
Ни бровей, ни ресниц,
Только косточки мутные
И провалы глазниц.

Страхотища безмерная...
И в таком неглиже
Я гляжу из бессмертия,
Но при жизни уже!

 


В пополнении раздела "Юмористические стихи " принимали участие:


Pfeil